Глава 9: Иди сюда, я сказала! Лезь в машину

Гала Петри

Эту главу я беззастенчиво плагиачу сама у себя. Сюжет был исполнен и описан лет 18-20 назад для национального приложения к одной российской газете - некогда достойной, а ныне глубоко презираемой мною. Я сильно ломаю хронологию своего романа и прыгаю резко вперед – лет на двадцать из предыдущей главы. Мне надо закончить и шлифануть ее тему. А потом вернусь. В этой гостинице ведь я хозяин! (Все забываю пользоваться административным ресурсом). Я многократно вызывала к жизни эту яркую историю – в разных дискуссиях, в феминистской борьбе за правое дело. Так ветеран-спецназовец нет-нет да и припомнит свой марш-бросок. Ну вот хочется ветерану таки объяснить основное устройство мира. За двадцать лет оно отнюдь не стало дружественней к женщинам, уж поверьте. Разве что – об этом стало легче говорить. Так что звиняй, читатель, если знакомо. Пересказываю на новый лад. Ремейк, считай.

“Боже, как нас штормило и шмякало мордой о пирсы на границе тысячелетий!”

В главных ролях: Гала и Нино – лет под сорок, тетки уже не маленькие, но еще и не старенькие. Вот мы загружаемся в обшарпанную советскую машинку, долго сидим в раздумье, чуть не отказываемся от запланированной акции, нам не слишком-то комфортно. Немножко стыдно, не слишком понятно. Заводила тут я, уболтала свою Нино, уговорила. И мне ее жалко, вижу в себе манипулятора. Нино – наивная выпускница Института чая и цитрусовых, волей судьбы и ввиду отсутствия цитрусовых перспектив, ставшая вдруг журналисткой. Точнее, и тут ее бес попутал через меня. К тому времени я уже давно покончила с многотиражкой «Прогресс», поработала в «Заре Востока», попробовала тучу новых проектов, среди которых были, кажется, все виды медиа; родила новенького сына, пережила все виды нищеты, холода и миграции, и все унижения новых трудоустройств. Боже, как нас штормило и шмякало мордой о пирсы на границе тысячелетий… Но вот наше Галко вновь нашло себя! Я понимаю мир и глубоко верю в свою роль и даже миссию. И много пишу об этом. Чтобы скорей этот мир вылечить – выправить его опасное искривление. И мне надо много-много работать. И я бросаюсь в этот космос.

Тут ко мне и прибилась Нино. На моей буйной головушке она увидела отблеск неведомых битв, ее властно поманили моря слов и океаны мысли.

- Устрой меня в редакцию? – доверчиво попросила она меня.

- Ты совсем дура, что ли? – ласково отказала я.

Ряд моих некогда родных редакций лежал в руинах. Сквозь прах и пепел редко-редко пробивались ростки новых изданий – и тут же гибли на холоде и бескормице. Никто никому не платил зарплат. Даже если и платили – прожить на них было невозможно.

Но моя чайно-цитрусовая выпускница оказалась упертой. Она-таки своим ходом устроилась внештатным репортером в главное информационное агентство. Денег с этого было ноль, но зато была «корочка». Мне было легко и весело "редактировать" эту писанину! Каждую информашку Нино доставляла мне домой секретными тропами. Тссс. Я впервые в жизни колюсь на эту тему. Надо было, чтоб все думали, что написала это сама Нино. Работать с ней было легко, ибо информации с ней случались не чаще моих глав для этого романа. И были не в пример короче и смешнее!

«Эсли не в срок Турция недопоставит поставки, то тогда не знаю, сказал директор, а на его столе стояла турецкая же лампа – вот же сделали ее в срок!» - примерно так Нино описывала проблемы строительства большой тбилисской гостиницы. Мы с Дианой, подросшей дочкой-тинейджером, валялись на полу в счастливой смеховой истерике, нам очень нравились визиты Нино. К слову сказать, она не была обидчивой и часто разделяла наше веселье. В итоге вместо своих ярких искрометных абзацев (ах, почему я не сохранила их!) получала скучные, написанные мной, - и уходила весьма довольная. Творить дальше.

Вот почему я чувствовала себя циничным манипулятором. Хотя, справедливости ради, я много работала с Нино на свою основную тему – о феминизме. Она особо не воспламенялась, но и в курсе быть не отказывалась. И все-таки понемногу просекала суть вещей.

И вот мы здесь, в машине. Идея упала в мою голову, когда я смотрела «КВН». Помните эту телепередачу – до ее падения под плинтус? А тогда ж мы ее радостно смотрели. Ржали доверчиво. И вот на одной игре в году эдак 2000-м (плюс-минус) выскакивают два пацана и начинают прикалываться:

- Знаешь, Миша, о чем я мечтаю? Вот идем мы с тобой по улице, останавливается машина, а оттуда две тетки кавказской национальности. И говорят: «Мальчики, садитесь покатаемся!»

Тогда это казалось смешно. Идея мне понравилась. Вместо дядек – тетки. И вместо ланей-девочек – олени-самцы. По коням! Щас мы вам покажем кузькину мать. А потом расскажем доходчиво. Так, чтоб дошло даже до самых тупых.

- Ну как это, - поначалу не понимала мою идею Нино, - так и будем останавливаться около мужика и звать его машину?

- Да пойми ты, - втолковывала я, - смысл эксперимента в том, чтобы меняться ролями и смотреть на реакцию. Скопировать узнаваемую бытовую ситуацию, сыграть противоположную роль. И посмотреть, что из этого выйдет! Вот скажи, к тебе же на улице пристают?

- Теперь меньше, - буркнула Нино.

- А раньше?

- Сама знаешь.

“Однажды под вечер мы загрузились в машину, чтобы медленно поплыть вдоль проспекта Руставели в поисках приключений”

Вот именно. К тому времени мы уже дружили не первый год, и я не раз видела Нино в истерике от уличного внимания. Белокурая и тоненькая, она всегда казалась приехавшей издалека, а детство и юность, проведенные в Сухуми, и русскоязычное образование поставили такие языковые комплексы, что на родном Нино отваживалась говорить только с очень близкими. Положение нашей блондинки усложняли вспыльчивость и взрывной гнев, направленный на пристающего. Такая реакция вызывала ответный, уже далеко не любовный импульс "ухажера". Вот почему в качестве соучастницы я выбрала именно Нино. Был и еще один немаловажный фактор – ее «жигуленок». На нем мы должны были осуществить свой коварный замысел. Тачка некрутая и неказистая, но тогда еще за машину считалась.

И вот однажды под вечер мы загрузились в нее, чтобы медленно поплыть вдоль проспекта Руставели в поисках приключений. Две тетки кавказской национальности.

Я вас не понимаю, мадам

Скоро мы поняли, что проспект нам не подходит за многолюдностью - и переехали на улицу Барнова. Здесь было гораздо легче отслеживать жертву и гораздо проще с ней контактировать. Первым выбрали упитанного дяденьку очень самоуверенного вида. Нино повела машину в такт его аллюру, а я открыла окно и приступила к своим обязанностям:

- Молодой человек, где тут улица Барнова? - осведомилась я игриво и так, что было понятно, что меня интересует вовсе не улица. Дядька удивленно махнул рукой – вот, мол, она, улица-то.

- Хотите, мы вас подвезем? – гнула я свое. Дядька продолжал иноходь в уже несколько сбивчивом темпе. После серии аналогичных вопросов он вдруг шастнул в какой-то подъезд.

- Подождем, - хладнокровно сказала Нино. Она явно входила в роль. – Это же не его подъезд. Прячется.

Нино знала, что говорит. В принципе, это было знакомо и мне – переждать приставалу в каком-нибудь временном пристанище. Мы постояли минут десять, Нино дала нахальный и призывный сигнал, и мы отъехали. Отдыхай, дядя.

“Сложность оказалась совсем в другом: участники эксперимента демонстрировали просто дьявольскую осторожность”

Что вам от меня надо?

Следующим был по виду студент гуманитарной наружности – вытянутый бледный очкарик. С ним было совсем неинтересно, потому что он сразу стал заикаться и спотыкаться, а на предложение покататься, задыхаясь и чуть не со слезами спросил:

- Что вы ко мне пристали?

Тоже узнаваемая ситуация.

“Мужчины с большим интересом поглядывали на нас – ровно до тех пор, пока мы не начинали играть несвойственную роль. ”

Можем и грабануть, мы такие

Дальше шла серия каких-то невыразительных диалогов, скучных, тягомотных. Все они сводились к моим добросовестным стараниям залучить «мальчика» в машину и не менее настойчивым отказам со стороны подопытных. Мы с Нино предусмотрели разные варианты. Самой прогнозируемой реакцией нам казалась беззаветная отзывчивость «клиента», и мы готовились к тому, как его нейтрализовывать и выставлять из машины. На деле сложность оказалась совсем в другом: участники эксперимента демонстрировали просто дьявольскую осторожность. Один, с которым мы уже безрезультатно поработали, предупредил следующего, к которому только подбирались. Он быстрым шагом прошел мимо и буркнул: «Под нос баллончик – и обчистят…» Эх, сестры, нам и не снилась такая подозрительность. Молодцы мужики, острожность – прежде всего. К тому же – не забудем - на дворе стояли лихие 2000-е.

Форма и содержание

...Тогда, перед публикацией, Нино прочитала написанное мною до этого места и разозлилась:

- Слушай, ты пишешь так, будто мы с тобой два старых и никому не нужных крокодила...

- Почему?

- Ну, по твоему отчету если судить, мужской пол только и делал, что шарахался от нас.

- А разве было не так?

- Так, так. По форме. Но не по содержанию.

- Ай, молодец, Нино, - все-таки я сделаю из тебя человека! – горячо воскликнула я.

Чистая святая правда – мужички с большим интересом поглядывали на нас – ровно до тех пор, пока мы не начинали играть несвойственную роль. Добиваясь чистоты эксперимента, я делала свои нескромные предложения «покататься» в широком диапазоне - от веселого приглашения до нахального приказа. И если на первое следовала такая же шутливая отговорка, то второй повергал их в тихую панику. Нас просто боялись! Мужской пол шалел от неожиданности и всеми копытами упирался перед раскрытой дверцей.

Безусловно, мы легко достигли бы желаемого, если б нам в самом деле понадобилось кого-нибудь залучить. Но мы умышленно не применяли хоть сколько-нибудь более тонких манипуляций («извините, вы не поможете – что-то с зажиганием?»), чтобы максимально скопировать мужской подход. Во имя чистоты эксперимента мы исповедовали стиль примитивный, занудливый, лобовой. Чего стоит одна только манера медленно ехать параллельно и чуть позади «объекта». Раньше я думала, что только меня это дико выводит из себя... Подопытные соотечественники к исходу первой минуты начинали заметно нервничать. Один раз на нас даже наорали. («Видишь, как нехорошо выходить из себя?» - поддела я Нино.)

Исключение

Мы экспериментировали и доэкспериментировались. Нашлось одно исключение, которое так сильно подтвердило правило, что мы решили отказаться от дальнейших исследований. Некто в кепке и многократно намотанном шарфе проворно загрузился на заднее сиденье, плотно уселся и всем видом продемонстировал готовность кататься и кататься. Поначалу мы пытались говорить с ним на отвлеченные темы, но «клиент» показал полную неспособность. Его фантазии на наш счет были написаны большими буквами на красноватой физиономии, в глазах стоял зеркальный блеск... Все-таки тяжелая это вещь – научный эксперимент. Мы вспомнили неотложное дело и сердечно распрощались с компаньоном, снабдив его наскоро придуманным номером телефона.

Ну и что?

Нино привезла меня домой и заглушила мотор.

- Ну и что, - спросила в своей манере, - довольна?

Я честно задумалась. Эксперимент, действительно, неграндиозный. Скромный такой. Ну и за что боролись-то? Убили целый вечер... Мы устали, было противновато, и нам все это порядком надоело. Сказать по правде, я чувствовала себя немножко дурой. И мне было жаль Нино. Меня сотрясала жалость и благодарность. Я сурово обняла Нино. Спецназовцы - ветеран и салага - расставались после военной операции.

Потом я с неделю сидела перед компом и думала - придурок я или нет. Крутила впечатления так и сяк. В итоге все-таки написала текст для национального приложения к Комсомольской, прости-господи, правды, - и он имел определенный успех. На тот момент и в этом месте он был хоть немножечко, но революционным. В тогдашней русскоязычной журналистике я как-то не припомню таких «проектов». Таких креативненьких попыток показать: огромная группа населения делает по отношению к другой огромной группе то, что самой делающей активно не нравится.

Вот и все резюме.